С каждым годом все больше отдаляются от нас трагические события Великой Отечественной войны. В наши дни многие представители молодого поколения уже с трудом представляют себе, в каких суровых условиях приходилось жить их бабушкам и дедушкам. Именно поэтому истории, рассказанные из первых уст очевидцами тех страшных событий, сегодня являются особенно ценными. Три года назад мне удалось побеседовать с Олегом Филипповичем Марковичем, детство которого прошло на оккупированной территории Хиславичского района. Олег Филиппович рассказал множество интересных фактов о жизни в оккупации, об освобождении и об учебе в послевоенное время.
– Олег Филиппович, во время Великой Отечественной войны на долю каждой семьи выпали тяжелейшие испытания. Моя прабабушка Елена Семеновна Цыркунова в начале войны проводила мужа на фронт и осталась с тремя маленькими детьми в недостроенном доме в Канарщине. Она сама, как умела, сложила печь, достроила дом и воспитала детей. В наше мирное время кажется просто немыслимым, как наши женщины в жестокие сороковые годы смогли выдержать такие суровые испытания. Но Вам и Вашей маме, насколько мне известно, пришлось еще тяжелее, ведь у вас во время войны вообще не осталось своего жилья. Расскажите, пожалуйста, Вашу историю.
– Я родился в городе Чернигове (на территории современной Украины) в 1938 году. Мой отец был украинцем, а мать – еврейкой. Отец умер очень рано, когда мне было около года. После его смерти мы с мамой переехали в ее родной город Мстиславль.
Когда началась война, мне было всего три с половиной года. На территории Мстиславля оставаться было нельзя, началась массовая эвакуация. Мы собрали самые необходимые вещи и отправились с последними обозами в направлении на Хиславичи. Помню, как уставшие лошади тащили тяжелые, доверху нагруженные телеги. Взрослые шли пешком, а мы, дети,сидели на самом верху, на вещах. Около 30 – 40 километров мы проехали по большаку, а затем свернули с дороги. Когда мы стали переезжать вброд неглубокую широкую речку, с другого берега нам стали кричать: «Поворачивайте! Впереди немцы!» Когда мы стали разворачиваться, телега опрокинулась, и все полетело в воду. Маме удалось спасти из воды только ручную швейную машинку, остальные вещи утонули.
Возвращаться назад было нельзя: немцы подходили вплотную. Чудом нам удалось укрыться в ближайшей деревне, где нас приютили незнакомые добрые люди. На протяжении войны мы перемещались из дома в дом, из деревни в деревню. Вот названия только нескольких деревень, где мы жили: Колобынино, Грязь, Максимовка, Селище, Горы, Канарщина. В каждой из этих деревень мы встретили очень много добрых, сердечных людей, которым мы будем благодарны до конца своих дней. Эти люди помогли нам выжить. Нашей верной помощницей и кормилицей в те годы была та самая швейная машинка, которую маме удалось спасти из воды. Мама умела неплохо шить. Она шила одежду для жителей деревень, в которых мы останавливались, и за это нас кормили.
– Ваша история со швейной машинкой напомнила мне один из рассказов Виктора Астафьева. В его семье швейная машинка «Зингер» тоже была кормилицей во время войны. А когда ее все-таки пришлось продать, чтобы не умереть от голода, это было воспринято всеми членами семьи как настоящее горе. А что стало с вашей машинкой? Удалось ли вам сохранить ее до конца войны?
– Да, эта машинка и сейчас у меня, и, кстати, до сих пор находится в рабочем состоянии. Правда, в наши дни на ней уже никто не шьет, поэтому она хранится у меня как семейная реликвия.
– Олег Филиппович, во время войны Вы были еще совсем маленьким. Каково это – видеть войну глазами ребенка? Какие случаи из жизни в оккупации Вам запомнились?
– С приходом немцев в деревнях установились новые правила. Вместо наших сельских советов оккупанты образовали волости, в которых заставляли работать местных жителей. Больше всего мне запомнилось, что женщинам приходилось перестирывать горы немецкой одежды и, разумеется, самим носить воду для стирки. Я до сих пор помню огромные бочки с горячей водой, в которых кипятились эти вещи. Все, что люди не успевали спрятать – продукты, одежду или какие-либо ценные вещи – оккупанты тут же отбирали. Надо сказать, что немцы, которые жили в деревне, относились к местным жителям как к рабам, но не зверствовали, детей не трогали.
По-настоящему страшно становилось, когда в деревню приезжали карательные отряды эсэсовцев. Их задача заключалась в поиске и уничтожении евреев и партизан. К евреям относились с особой жестокостью: не щадили ни женщин, ни детей. У каждого жителя деревни эсэсовцы проверяли документы, искали внешние признаки еврейской национальности и придирались к произношению (евреи, как правило, плохо произносят или вообще не выговаривают букву «р»). Всем темноволосым, в том числе и детям, задавали вопрос: «Jude?» («Еврей?») За мое произношение мама не боялась, так как я говорил правильно и хорошо выговаривал букву «р». С документами беженцев у нас тоже все было в порядке: наши имена, фамилии и национальность были несколько изменены. Больше всего мама переживала, что мне зададут вопрос «Jude?», и что я, по незнанию, могу ответить на него утвердительно. Для того чтобы меня обезопасить, мама повесила мне на шею православный крестик и сказала, что если кто-нибудь спросит, кто я – я должен говорить, что я крещеный и показывать крестик. Я хвалился своим крестиком и на всякий случай показывал его всем соседям и знакомым, даже если меня об этом не спрашивали. Таким образом, все в деревне уже привыкли к тому, что я православный, и до настоящей немецкой проверки дело так и не дошло, хотя ее постоянное ожидание стоило моей маме очень дорого.
Помню один страшный случай, когда маму едва не расстреляли. В тот день ее позвали в одну деревню, чтобы пошить одежду, а я остался в другой. В ту деревню, куда ушла мама, ночью приходили партизаны, выполнили запланированное задание и ушли. А из той деревни, где находился я, уже выдвигались на помощь немцы – они думали, что партизаны еще не ушли и хотели их уничтожить. По дороге они встретили мою маму, которая как раз шла им навстречу. Они остановили ее и стали спрашивать, ушли ли партизаны. Мама сказала, что ушли. Тогда они поставили ее под ружье и сказали: «Иди вперед! Если найдем хоть одного партизана, сначала убьем тебя, потом остальных!» Маму стали водить по всем дворам и искать партизан. Люди подумали, что ее ведут на расстрел. Женщины стали плакать. Я хотел подбежать к маме, но меня не пустили. В конце концов, ни одного партизана немцы не нашли, и маму отпустили.
– Олег Филиппович, Ваш рассказ в очередной раз подтверждает, что партизаны представляли собой серьезную боевую силу. Они внушали немцам настоящий страх. Наверняка в партизанском движении участвовали многие местные жители.
– Да, как только в нашей местности появились первые партизанские отряды, в них тут же записалась вся деревенская молодежь. В деревне остались только женщины, маленькие дети и очень пожилые люди. Моя мама тоже просилась в партизанский отряд, но ее не взяли, так как четырехлетний ребенок в лагере был бы обузой.
Между партизанами и немцами происходили периодические столкновения. Мне запомнился крупный ночной бой. Я с другими детьми и женщинами сидел в глубоком открытом погребе, а прямо над нашими головами пролетали снаряды разных цветов. По времени бой длился не так уж долго, но нам тогда казалось, что мы просидели в погребе целую вечность.
Среди жителей оккупированных территорий находились и те, кто помогал немцам: они брали на себя роль полицейских. Помню один случай предательства, который произошел как раз по вине полицейского. Однажды летом, когда мы с ребятами купались в озере, к воде подошел странный и страшный человек. Мы перепугались и убежали. Позже оказалось, что это был наш военнопленный, сбежавший из лагеря. Его увидел один из полицейских, арестовал и сдал немцам. Через пару дней партизаны отыскали предателя, повесили и написали: «Собаке – собачья смерть!» Надо сказать, что это был единственный известный нам случай предательства, потому что полицейские по мере возможности все-таки старались помогать партизанам.
– Наверняка одним из самых радостных дней в жизни для Вас был День Победы. Как Вы узнали о Победе? Опишите, пожалуйста, этот момент.
– Расскажу сначала о дне освобождения. Это было в сентябре 1943 года, и я хорошо помню этот день. К тому времени все уже ждали прихода нашей армии, но все-таки это произошло неожиданно. Накануне вечером все немцы собрались и куда-то уехали. Такое иногда бывало, поэтому никто не удивился. А наутро мы увидели громадные массы людей, двигающихся в нашу сторону. Они шли не колонной, а широким фронтом. Мы все подумали, что это какие-то другие немцы и стали прятаться, но когда люди подошли ближе, мы увидели, что это наши!
Что тут началось! Солдат стали обнимать, целовать, а они все шли и не останавливались. Прямо на ходу их стали угощать всем, что только было (а было немного), но они больше просили пить. Все мальчишки бегали по домам, добывали еду и снова бежали угощать своих освободителей. Солдаты шли запыленные, уставшие, в основном, молча. Среди них было много раненых, некоторых везли в повозках. Но в каждом их движении чувствовалась такая решимость, такая сила, такое желание очистить нашу землю от фашистской нечисти, что было ясно с первого взгляда – эту армию уже никому не удастся остановить.
Потом подошли и другие части с кухней и санитарными машинами. Нас накормили, матери отдали старые списанные солдатские рубашки и брюки. Из них мама сшила множество нужных вещей. Особенно я радовался, когда нам отдали старую рваную плащ-палатку, из которой потом получилась хорошая добротная куртка.
Жизнь стала веселее. Фронт двигался: одни части уходили, другие приходили. Мы с ребятами часто вертелись вокруг солдат. Некоторые части проходили дополнительное обучение, и мы с любопытством смотрели, как солдаты учатся стрелять и рыть окопы.
Потом началось восстановление мирной жизни. Мы переехали сначала в Селище, потом в Горы. В деревне Горы мы около полутора лет жили у замечательной бабушки Алены. Она воспитывала внука Алешу, родители которого погибли. Мы с Алешей очень дружили, делили по-братски еду, которую удавалось вырастить на огороде или найти в березовой роще. Мы часто собирались вместе с соседскими ребятами и писали письма незнакомым солдатам. А еще рисовали шаржи и карикатуры на Гитлера, вывешивали плакаты с устрашающими надписями: «Убьем Гитлера в собственной берлоге!», и так далее в том же духе. Было трудно и голодно, но ожидание скорой победы придавало нам сил.
День Победы я тоже встретил в деревне Горы, у бабушки Алены. Утром во дворе я рубил хворост для растопки печки. В это время я увидел, как по деревне мчится незнакомый парень на лошади без седла и кричит: «Победа! Победа! Победа!» Парень помчался дальше, а я от радости поднял топор вверх и тоже закричал: «Победа!» и побежал в дом, чтобы поздравить всех с этим великим Праздником.
– Олег Филиппович, в конце сороковых, после того как восстановили ваш дом в Мстиславле, вы с мамой вернулись в родной город. Расскажите, пожалуйста, в нескольких словах о вашей жизни после войны.
– После окончания 4 класса, в 1949 году мы вернулись в Мстиславль, и я пошел учиться в 5 класс обычной средней школы. После школы окончил физмат, и в течение 50 лет работал в одном из вузов России на кафедре математики в должности преподавателя, старшего преподавателя, а затем – доцента. Сейчас я на пенсии. У меня есть сын, две внучки и четыре правнука.
– Олег Филиппович, огромное Вам спасибо за интересный и искренний рассказ! Что бы Вы хотели передать тем людям, вместе с которыми прошло Ваше военное детство?
– Я очень благодарен всем людям, которые помогли нам с мамой выжить во время войны. Всем, кто меня помнит, я желаю здоровья, долгих лет жизни, любви и заботы от своих близких и родных людей.
Беседовала Анастасия СТЕФАНОВА
Интервью из архива «Хиславичских известий» за 2016 год.