Сегодня их называют детьми войны и ходят они в долгожителях. Даже бывшие младенцами в те страшные годы уже перешагнули 80-летний рубеж. Что говорить о тех, кто был в подростковом возрасте, и сегодня может поделиться воспоминаниями того времени. Вот, например, сегодняшней нашей собеседнице Марии Даниловне Миськовой вчера — 17 сентября исполнилось 95 лет. На наше счастье эта невысокая, худенькая женщина из Суздалевки полна жизненной энергии и оптимизма, да еще оказалась прекрасным собеседником, рассказывая о своей жизни. Поведала она, как жила до войны и после ее малая родина.
— В Суздалевке я родилась, здесь я живу, надеюсь, здесь и умру, — начала свой бойкий рассказ о былом и настоящем Мария Даниловна. — Это сегодня здесь нас четыре жителя, а было…
Из крепкого рода
— Я помню то время, когда у нас была своя земля. Отец с матерью были молодыми и получив свой надел стали вести единоличное хозяйство. В Городище, за ровком, через дорогу, напротив того места где сейчас директор школы живет была наша земля. Там стояла хата, вернее даже две. Там мы родились и росли. Семья была большая — у отца с матерью одни девчонки рождались. Старшая Ольга, ей 97 лет уже, живет в Ялте. Потом я, затем Вера (в Москве жила), потом Тамара (разболелась сейчас очень), — непрошенная слеза накатывается на глаза женщины. — Хорошее детство было у нас.
Мария Даниловна подробно описывает отцовский дом, который состоял из двух соединенных длинным коридором изб.
— Одна 10 на 8 была, вторая поменьше. Жили своим хозяйством, работая на земле. Была лошадь, коровы, свиньи, овцы. Это было до 30-х годов. А потом стали колхозы создавать.
Колхозные мытарства
— Отец долго не решался рушить свое крепкое хозяйство. В колхоз в Суздалевку лишь в 1933 году пошел. Тогда забрали у нас сруб одной хаты, сделав из него колхозный амбар. Забрали в колхоз пчел, коня… да почти все забрали. В нашем дворе остались только корова, пара свиней, да несколько овечек.
Нелегкой была доля в первых довоенных колхозах. Но все-таки жизнь преображалась, налаживалась. В Городище появилась двухэтажная школа, построили больницу. На Соже строились электростанции. В Стайках одна перед войной уже почти была готова, другая строилась у деревни Понырь. В Романьке добывали фосфориты. Там был хороший рабочий поселок, даже двухэтажные дома были, магазины. А по Сожу самоходные баржи возили в Кричев руду. Мы детворой после школы часто прибегали на берег Сожа, чтобы посмотреть на эти «лайбы», которые шли по нашей речке. Была шахта и в Бахаревке, там тоже люди хорошо жили, хотя бывали на шахтах и трагедии, в обвалах погибали рабочие.
Мои родители трудились в колхозе. Но, видимо, помня свое единоличное хозяйство и не считая свой достаток хорошим, решили испытать судьбу на чужбине. Завербовался отец в Челябинскую область, где на целинных землях создавались уральские колхозы. Колхоз тут, колхоз там, какая разница, дело-то сельское знакомое. Продали мы свой дом и уехали. Было это в 1938 году.
Прожили мы на Урале лето. Родители работали, мы в школу собирались. А школа-то оказалась за 12 километров от нашей деревни. И никакого транспорта. Пешком месяц отходили, а впереди — зима. Повезла мама нас назад в Городище к бабе Якимихе, отцовой матери, ведь своего жилья у нас уже не было. Кое-как на следующую весну нам хату в Суздалевке поставили. Отец еще год на Урале был, но весной 1941 года и он вернулся домой.
Пеплом развеяла планы война
— В 1941 году я успела закончить 7 классов и было мне 15, когда война началась. Не успев нарадоваться возвращению отца, снова с ним пришлось расстаться. Его, молодого и сильного, конечно же сразу призвали на фронт. И снова осиротела наша семья. А тут и немцы быстро пришли на нашу землю.
Хорошо помню, как мы — детвора сидели под вербами на берегу Сожа, а тут от парома, что был у Бахаревки, немцы по нашей дороге на мотоциклах катят. Мы, кто куда, разбежались.
Возраст нашей героини был как раз тот, что подходил для угона на работы в Германию. Конечно же мы спросили, как удалось не попасть в немецкое рабство.
— Я очень благодарна, как и многие мои земляки, одному человеку — Лешке курносому, так его в округе звали, Машки Лавреновой мужу. Он был приезжий. Оказалось, хорошо знал немецкий язык. Его и взяли немцы в полицаи. Он то нас и выручал, всегда предупреждал о дне, когда приезжали за молодежью, отводил немцев от наших мест, где мы могли прятаться.
Мы старались не попадаться немцам на глаза. Но однажды все-таки я попалась. Нас уже гнали немцы и полицаи, но опять помог местный полицай Маньки Клопиной муж. Он расстрелял немцев, сказав, чтобы мы убегали, сам переплыл Сож и ушел. Мы аж до Соинского леса добежали, там какое-то время пережидали.
А вот мою сестру Ольгу догнали почти до Починка, где на поезда уже сажали. Но по пути в какой-то деревне поднялся ветер, закрутив в воздухе пыль и сухой песок. Сопровождающие охранники утратили бдительность. А женщина у колодца крикнула девчонкам, чтоб бежали. Так пятеро молодых хиславичанок улизнули из колонны пленных — моя сестра Оля, сестры Маня и Дуня Галяевы, и еще девушка из Будяк. Эта тетка их спрятала, а ночью велела идти домой. Пять ночей добирались они.
А вот сестру Тамару чуть было не признали за еврейку — нос большим показался, ведь мы все носатенькие. Спас ее все тот же Лешка курносый, подтвердив, что она не из евреев.
Помню, как сейчас, как вели его после освобождения наши, заломив руки за спину, а ведь он не удрал с немцами, остался в деревне. А уж после войны узнала, что он работает на каком-то заводе директором. Значит, нашим человеком был, недаром нашей защитой был в военное лихолетье. А вот другого полицая Мишку, что спас нас от угона, расстреляв немцев, после войны судили, в тюрьме сидел.
На выжженной земле
— Когда наши шли, мы во рву у Городища прятались до самого прихода наших войск. И мы, девчата, первыми побежали им навстречу. Потом на конях мы поехали в Суздалевку, а там пепелище — все спалили фашистские ироды и дома и сараи. Мы снова остались без дома.
После освобождения в школу я больше не пошла, а стала работать в колхозе. За годы войны молодые девчонки научились вовсю заменять мужиков, приобщившись к нелегкому физическому труду — пахали, косили, полностью управлялись с домашним хозяйством, работали на лесозаготовках и торфоразработках.
Повезло ли нам, наверное, так не скажешь, что отца в 1944 году тяжело ранило. После полевых госпиталей его отправили на долечивание в Челябинск. Потом он на полгода по ранению отпуск получил и на это время вернулся домой. А в деревне кто как мог восстанавливал свое жилье. Под его руководством мы и поставили новую хату.
На фронт отец больше не попал, но пройдя медкомиссию снова был призван на службу. Его направили Москву отстраивать, так что есть его вклад в восстановлении послевоенной столицы.
За крепким рублем, за личным счастьем
В послевоенное время многие из деревень, где работа от зари до зари не приносила достатка, подались кто куда в поисках лучшей доли. Не устояла и наша героиня.
— В 1946 году и я поехала на Донбасс, где уже работали мои тетки. Устроилась на шахту в Енакиево машинистом компрессорной установки — подавала воздух в шахту. Пять лет проработала. Там и с мужем своим Иваном Васильевичем познакомилась. Он приехал туда в 1944 году из Сумской области, закончил ФЗУ, получив специальность столяра-краснодеревщика. Там наша первая дочь Светлана родилась (на фото).
Когда наша собеседница рассказала, что во время беременности работала даже в шахте, мы удивились. Оказалось, ей организовали «легкий труд» — непосредственно в шахте она сидела у насоса, руководила откачкой воды из забоя.
И снова дома
— Возможно, мы бы и прижились в Донбассе, но тут серьезно заболел отец. В марте 1956 года я вернулась домой, а в начале октября отец умер. Сестры уже были разъехавшись, а мне пришлось остаться рядом с мамой. Приехал муж, и снова мы взялись за ремонт дома, ведь лишь большая комната была из бруса, а коридор был из прутьев. Работать пошла телятницей, чтобы шифер на крышу дали.
Так и остались мы в родной Суздалевке. Всю жизнь в колхозе проработали. Я и на пенсии телятницей работала до самой перестройки, когда и колхоз закрыли. Вырастили трех дочерей. Все сейчас в Москве живут. В апреле 2005 умер мой Иван Васильевич.Одной стало плохо, но дети приезжали часто, внуков привозили. Все любят наш родной дом, ведь здесь привольно. Последние годы меня на зиму в Москву забирают, у внучки Маши на даче живу, но каждое лето я тут — в родной деревне. И ребятишки со мной всегда. Сначала это были внуки, их у меня пятеро, росли под моим присмотром, теперь правнуки — тоже пятеро.
Сейчас прабабушка души не чает в пятилетнем Тёмке. Он тоже прикипел к ней душой, в деревне все оббегал, умело правит небольшим квадроциклом, бабушку в магазин возит. А еще для его забавы на старой ветле бабушка для внука качели-тарзанку устроила. Как тут не обожать бабулю и домик ее деревенский не нахваливать, который она ему уже сейчас велит не бросать. Тёмушка к бабушкиным рассказам прислушивается, ведь она у него добрая, заботливая. Вот совсем недавно в лесок «бегала» — запасла для детворы орехов лесных.
С уважением к Даниловне относятся земляки, отмечая, что она компанейская, активная, всегда приветливая, обладает энергетикой молодого человека, наверное, поэтому и любит общаться с молодежью. И очень, очень любит родную сторонку. И несмотря, что нелегкую жизнь пришлось прожить, не ропщет на судьбу и имеет свое суждение о былом времени, считая, что многое для людей и для страны было сделано в колхозное время, хотя в начале коллективизации и пострадала их семья. За свой труд имеет государственные награды, звание ветерана труда.
— Меня часто спрашивают: Маша, ты много прожила, много «царей» видела. При ком лучше жилось? Я говорю, что при Путине. Берегите его.
Сегодня мои годы бегут без оглядки, а как жизнь то хороша. Живи и радуйся.
Чистый и искренний взгляд на жизнь у Марии Даниловны. Мы от души присоединяемся к поздравлениям, которые она получает в эти дни, и хотим пожелать ей здоровья, возможности и дальше каждый сезон возвращаться к родному дому. С юбилеем вас, дорогая!
Светлана Денисенкова
Фото Валерия Цыркунова